Разговор о Ките Джаррете

Как-то давно, был у меня с кем-то разговор о Джаррете, играющем академическую музыку. Я тогда что-то неубедительное мямлил про технику игры, кажется. Впрочем, сие несущественно. Вспомнил я эту беседу вот по какому поводу.

У меня есть пластинка, на которой Джаррет играет генделевские клавирные сюиты. И есть эти же сюиты в исполнении Рихтера, Гульда и Гаврилова. Я тут не буду сравнивать масштабы дарований – пустое это дело; скажу только, что среди названной компании Джаррет тоже не пальцем делан. И играет он Генделя, в общем-то, хорошо, зачастую даже чище и точнее, чем, скажем, Рихтер, и уж точно ближе к делу, нежели Гульд. Тем не менее, меня все не отпускала загадка – отчего, при перекрестном прослушивании, впечатление от его игры стирается как ластиком, стоит завести кого-то из остальных троих. Здесь дело было не просто в недостатках техники – чушь это, все там в порядке с техникой; здесь дело было в чем-то, что идет прежде техники.

И тогда мне вспомнилось, как я по юности работал фрезеровщиком на каком-то там втором заводе не помню чего. Точил детали, учился ругаться матом, как настоящий мужик, все в порядке. Задания мне давали легкие, понятно, но вполне дельные; и деньги я получал сдельно, так что не в носу ковырял, в общем. Начальник цеха ставил меня в пример местным дамам. Что-то в этом роде.

Потом кому-то пришло к голову меня немного обучить. Повысить квалификацию. И мне дали в наставники местного чемпиона.

Чемпион ходил в расстегнутой рубахе. Под ней была волосатая грудь. Седые патлы его носились по ветру. Словом, он как будто только что слез с плаката о технике безопасности, рисующего стопроцентную жертву скорой производственной травмы, несовместимой с жизнью.

Чемпион подошел ко мне, поглядел, как я аккуратно вожусь с деталью, потом сказал что-то нравоучительное – нечто вроде «Подвинься, мудоеб», а затем запустил станок на количество оборотов, превышающее допустимое как минимум в полтора раза. В станке что-то завыло, по цеху полетел ветер, а за ним – какие-то ленты стружки; а затем, через несколько секунд вместо отведенных нормой пяти минут, станок выплюнул в лоток готовую деталь. Она валялась среди моих, и даже невооруженным глазом было видно, которые точил я, а которую сделал чемпион. Хотя, я полагаю, любой измерительный прибор показал бы, что детали по размерам совершенно идентичны.

Тут, опять-таки, нужно эту историю трактовать правильно: речь была не о том, что я – недоучившийся интеллигент, а чемпион – потомственный фрезеровщик. Это все ботва наносная. Смысл произошедшего мне теперь представляется так: я, будучи до некоторой степени человеком разносторонним, применял на практике всю сумму своих знаний. Я знал, что работать надо без спешки, аккуратно и внимательно, потому что без этого и двух страниц книги не прочтешь. Я знал, что станок надо включать на положенное число оборотов, потому что – физика-с. Я знал, наконец, что на башку надо непременно нахлобучить беретик, потому что иначе скальп снимет. И так далее.

Чемпион же, если что из этого и знал когда, то все давно и напрочь забыл. Я был человеком разносторонним. Чемпион умел делать детали.

Возвращаясь после этого длинного и, видимо, довольно скучного воспоминания к тому, с чего начался разговор: действительно, понял я в какой-то момент, дело не в технике Джаррета. Дело в том, что Джаррет – человек разносторонний; и оттого к исполнению академической музыки подходит с массой кнопок и рычагов в голове, отвечающих за представления о том, как нужно играть академическую музыку.

Рихтер же с Гульдом знали только одно это. Опыта игры с ритм-секцией и свободного аккомпанемента не имели. То есть, по сравнению с Джарретом, были до некоторой степени ограниченными людьми. А потому подходили к роялю без особых правил и сразу включатели максимальное на нем число оборотов. Не потому, что выпендривались, а только лишь оттого, что забыли, сколько оборотов – можно и нужно. Техника безопасности ими была безнадежно утрачена.

Вот это-то ощущение чемпионского подхода к инструменту – оно уничтожает любые попытки Джаррета встать рядом.

А ведь, засунь Рихтера играть So What, – все было бы только наоборот.

Я, впрочем, не предлагаю всякому сверчку заведомо знать свой шесток. Я только говорю, что обратные попытки обычно терпят неудачу. Послушайте, как Найджел Кеннеди притворяется Граппелли. Вы поймете, о чем речь. А ведь хороший скрипач был, как сказано в одной книжке. Точнее, там сказано «хороший резчик по дереву», но примерно с тем же смыслом.

Комментарии :  ₁

Урюк | e-mail  | www  | статус: автор афтор тянет за ушы неофитов.не в коня корм, а жаль. 26.02.2009 23:59:49